Государство и право в постсоветской России: проблемы перехода к национальному правоведению в ХХI в.

Дойников Игорь Валентинович доктор юридических наук профессор кафедры предпринимательского права Московского гуманитарного университета 111395, Россия, г. Москва, ул. Юности, 5 Doinikov Igor' Valentinovich Doctor of Law Professor at Moscow University of Social Sciences, Department of Entrepreneurial Law 111395, Russia, Moscow, ul. Yunosti, 5 igo4352@yandex.ru

Введение

Особенность текущего момента – начало «русской весны», события в Крыму, гражданская война в Новороссии, санкции ЕС и США показали несостоятельность политико-правовой доктрины, базирующейся на либеральном фундаментализме. Поэтому в настоящей статье особое внимание обращено на изучения кризисного общества и поиску и освоению познавательных инструментов для описания, структурирования и анализа тех общественных проблем, которые приняли форму порочных кругов и явно или неявно стали критическими пунктами национальной повестки дня России.

За годы реформ российское общество приобрело очень сложную структуру в социальном и культурном плане. Эта структура не описана ни в западных, ни в советских учебниках, она не имеет подобия и с досоветским обществом.

Государственный механизм управления и соблюдения порядка оказался разлаженным, лишённым иммунной системы, очищающей его от пороков и страхующей от грубых ошибок. Необходимость его оздоровления и укрепления очевидна. Тем более, что наш частный бизнес во многом себя скомпрометировал ненасытной жаждой наживы, социальной безответственностью, аморальностью, пренебрежением национальными интересами и правопорядком, а нередко и сращиванием с криминалом.

Отношение к государству и его роли в экономике – одна из ключевых тем начавшегося переосмысления неолиберальных концепций развития и обдумывания новых моделей жизнеустройства. О назревающей революции в умах, свидетельствуют такие признания западных экспертов: «Рыночный фундаментализм последних 20 лет драматически провалил экзамен».

По мнению журнала «Экономист»: «Мир наблюдает за восходом нового экономического гибрида, который мог бы быть назван «государственный капитализм». Его впечатляющим примером служит китайская модель, которая в XXI веке может стать доминирующей для развивающихся стран.

Поиск идёт на путях интеграции (конвергенции) оправдавших себя достижений различных общественных систем, сильных сторон либеральной и социал-демократической идеологий, а также учёта национальной специфики и традиций.

Европейцы, в первую очередь Скандинавские страны, пишет академик РАН О. Богомолов, давно практикуют модель государства благосостояния или социально - ориентированной рыночной экономики. Они ведут поиск новых парадигм развития. Но традиционное неолиберальное мышление ещё не утратило своего влияния.

В России, к несчастью, многие представители политической и бизнесэлиты остались догматиками неолиберализма. Анализ современной научной и учебной литературы по теории государства и права показывает наличие глубокого кризиса и распад общей теории государства и права на энциклопедию права, философию права и социологию права ^[1].

Отечественная юридическая наука начала ХХI века стала заложницей либерального фундаментализма в политике. Кризис юридической науки начался в середине 80 г. ХХ века с отказа от формационного подхода в определении сущности государства и права ^[2]. Проявление кризиса юридической науки – это отсутствие серьезных исследований современного государства и права с позиции научной методологии и наличие широкого круга публикаций сфере догмы права, превращение правоведения в филологию.

Кризис в юридической науке проявился в таких формах, как апологетика, демагогия, догматизм, метафизичность исследования и недостаточная их конструктивность. Вне поля зрения ученых-юристов оказались многие экономические, политические и социальные проблемы.

Проявление кризиса в юридической науке состоит в том, что наука не предложила эффектных рекомендаций для решения острейших социально-экономических и политико-юридических проблем начала XXI столетия.

Назначение настоящей статьи - это рассмотрение состояния постсоветского правоведения в условиях формирования колониально – сырьевой экономики (то, что официально называется «рыночной экономикой») и введения внешнего режима управления (утрата суверенитета). Превращения российского правоведения в офшорное правоведение, где 90 % хозяйствующих субъектов находится в иностранной юрисдикции.

Все наши трудности – нехватка инвестиций, денежно-кредитная политика, сельское хозяйство, промышленность, отсутствие национального бизнеса – взаимосвязаны и не могут быть преодолены в рамках действующих подходов. Страна ввязалась в серьёзную заваруху в плохой экономической ситуации и продолжает по существу прежнюю внутреннюю политику.

Нужны новая социально - экономическая теория, другая парадигма развития и люди, обученные в ней работать. Те кадры, которые сформировались за 15–20 лет колониального правления, не способны изменить положение дел.

В статье рассмотрены следующие вопросы:

I. Опыт государственного строительства в СССР и в КНР.

1.1. Итоги перестройки в СССР.

1.2. Инновационный марксизм Китая ХХI века .

1.3. Основные направления государственного строительства КНР.

1.1. Итоги перестройки в СССР. Одной из составляющих «перестроечной мифологии» - это идея западничества, европейского выбора, вхождения страны (СССР, потом России) в число стран современной западной цивилизации.

Эта идея тоже имела два важных аспекта – создание современной рыночной экономики (как на Западе) и политическое сближение с ним (включая разоружение, окончание холодной войны).

Кроме ограниченной группы городских либералов, «русских европейцев», сохранившихся и поныне, эта идея получила в своё время и массовую поддержку (вспомним ту же программу «500 дней») различных слоёв населения. Они рассчитывали на быстрое установление «потребительского рая» или хотя бы на элементарное наполнение пустых прилавков товарами.

Обе эти идеи тоже если и не провалились, то оказались сильно задвинуты из первых рядов в последние. Развитие рынка уже в послегорбачёвские времена натолкнулось на непреодолимые препятствия и культурного, и экономического характера, о которых надо говорить отдельно. А «медовый месяц» отношений с Западом перерос в новое издание холодной войны, опирающееся на идейный консенсус уже нынешнего российского общества. Сделать Россию Западом не только не получилось, но более того – мы видим глубокий откат даже от зыбкого состояния взаимного движения, которым отмечено начало перестройки во времена Рейгана и Тэтчер ^[3].

В чём же состоит причина перехода инициативы преобразований к сторонникам радикальной трансформации в сторону Запада и рынка в конце 80-х? Почему эта группа, которая и сегодня, и в то время составляла не более 30 процентов общества, сумела навязать свой политический и экономический сценарий? Были ли иные варианты развития политических процессов?

На этот вопрос история пока не смогла дать однозначного ответа.

Одновременно были распущены первые и последние в новейшей истории России демократические Советы всех уровней, которые в период 1990–1993 годов явились сосредоточением реальной низовой активности масс при всей своей внешней безалаберности. Режим снова предпочёл опереться не на народ, не на национально мыслящую элиту, а на горстку фаворитов.

Аналогично, одной из основных причин поражения перестройки, сужения её социальной базы стала неготовность авторов перестройки опереться на национально ориентированные слои российского общества и его культурной элиты. Уже к концу 1987 года перестройка приобрела явно антинациональные черты, которые оттолкнули от неё эти слои. А прозападные силы, оставшиеся в качестве основной социальной базы, сдали Горбачёва и его перестройку вместе с идеей социализма, пусть гуманного и демократического.

Таким образом, перестроечный консенсус на ранней стадии был обусловлен объединением двух массовых тенденций в общественном мнении и идеологии – сторонников быстрейшего вхождения в Запад («западников») и сторонников «обновлённого социализма», восстановления принципов социальной справедливости, узурпированных тогдашней партийно-государственной номенклатурой. Понятно, что рано или поздно подобный союз должен был распасться.

1989 год, особенно его первая половина, ознаменовавшаяся Первым съездом народных депутатов, был, пожалуй, последним триумфом перестройки и лично Горбачёва. Одновременно этот период стал началом конца перестройки. Уже во второй половине года инициатива реформирования СССР стала стремительно переходить к иным политическим силам. Горбачёв оказался в арьергарде набиравших силу разрушительных революционных процессов.

Перестройка как таковая оказалась зажатой между двух тенденций и связанных с ними политических сил – тех, кого пугали и не устраивали происходящие события, и тех, кто, напротив, стремился их ещё более ускорить и радикализировать. По сути дела, именно с 1989 года идеи перестройки оказались приватизированы лишь радикальными прозападническими группами советской элиты и интеллигенции.

Сегодня, оценивая перестройку «задним числом», в качестве основных дилемм, стоящих тогда и перед властью, и перед обществом, мы видим следующие:

– сохранить социалистический строй в «обновлённом виде», построить «демократический социализм с человеческим лицом», что, собственно, и составляло «генеральную линию» перестройки, сформулированную в апреле 1985 года;

– отбросить социалистическую идеологию, ускоренно продвигаясь к демократии и рынку западного типа;

– продвигаться к рынку, не торопясь с введением политической демократии, проведением демократических реформ (то, что с известной долей условности получило название «китайского варианта»), а обветшавшую коммунистическую идеологию постепенно заменить социал-патриотической.

По сути, первые два варианта и были опробованы в перестройку и последующий политический период, а при Владимире Путине, в первое десятилетие его правления, страна пыталась испробовать как раз «третий» сценарий – авторитарной модернизации, развития рынка и экономического либерализма при одновременном сворачивании демократических процессов. Уже в постперестроечный период возобладала точка зрения, что всё же не следовало разрушать социализм, что перестройка не должна была выходить из рамок заявленных первоначально целей, определённых как обновление и демократизация социалистического строя.

На вопрос, какой социально-политической строй в наибольшей степени подходит для России, заданный в ходе исследования Института Социологии РАН о «Русской мечте», были получены следующие ответы. За рыночный капитализм высказались лишь 20 процентов опрошенных, за социализм, который был во времена СССР, – 16, а большинство – чуть более половины – выступают за строй, который бы совмещал в себе и социалистические, и рыночные отношения, его можно назвать «иным социализмом»^[4].

В подобном противоречии находит своё отражение один из кардинальных аспектов проводившейся М. Горбачёвым перестройки. Идеи социал-демократии и гуманного социализма в интерпретации инициатора перестройки носили космополитический, вненациональный характер.

«Гуманизация» брежневского социализма сопровождалась ослаблением СССР, потом и России на международной арене, распадом государственности, активизацией националистических сил, преимущественно антирусской направленности. Сегодняшний магистральный запрос на социализм носит ярко выраженный социал-патриотический характер. Это уже не просто гуманистическая утопия, а строй, являющийся наиболее адекватной формой политической и экономической жизни для коренных народов России.

Всё это заставляет говорить о перестройке в широком смысле слова как о процессе незавершённом. Историческая перестройка, начатая М. Горбачёвым, возможно, и потерпела поражение, но поражение потерпели и иные попытки реформирования общества. За прошедшие более чем двадцать лет с начала преобразований советского общества страна так и не нашла собственного исторического пути, адекватного своему самосознанию, не построила ни национальной модели экономики, ни национальной модели демократии.

1.2. Инновационный марксизм Китая ХХI века. Очень поучителен опыт государственного строительства КНР в сравнении с опытом развития постсоветского периода России. Так, первые годы после прихода к власти Коммунистическая партия Китая следовала общепринятым в то время принципам социалистического строительства – индустриализации, коллективизации и культурной революции. Были и обычные в таких случаях серьёзные ошибки и просчёты. Такие как народные коммуны, борьба с классовыми врагами, наконец, продолжавшаяся целых десять лет «культурная революция», которая ввергла страну в экономический и политический хаос.

Вместе с тем, как подчёркивают сегодня в Китае, было бы неправильно сводить весь первый период только к одним ошибкам – Китайская Народная Республика состоялась как независимое, сильное государство, уверенно заявившее о себе на международной арене ^[5].

На рубеже 70-80 годов руководство компартии сделало целый ряд принципиальных выводов относительно прошлого, настоящего и будущего. Это была программа социалистической – именно социалистической! – модернизации.

Был сделан вывод о том, что развитие каждой страны, в данном случае Китая, имеет свою национальную специфику, определяемую её культурно-историческими особенностями.

В Китае не отказываются от изучения и использования экономического и политического опыта других стран, но только в том случае, если он, этот опыт, отвечает потребностям социально-экономического развития китайского государства. Сам стратегический курс китайского руководства носит название «политика реформ и открытости».

Тысячи граждан Китая получают профессиональную подготовку в зарубежных странах, для изучения иностранного опыта за границу регулярно выезжают работники государственных и партийных органов. В стране побывали сотни известных политиков, экономистов, учёных из многих стран мира, которые свободно излагали свои взгляды перед китайской аудиторией.

Однако решающая роль в принятии экономических и тем более политических решений принадлежит китайскому экспертному сообществу.

Сегодня в Китае допускается свободное обсуждение всех проблем, не разрешается только критика «четырёх основных принципов» – руководство обществом со стороны компартии, курс на строительство социализма, руководящая роль марксистской идеологии, существование демократической диктатуры народа.

Китайцы отлично понимают, что жизнь не стоит на месте, что изменившаяся международная обстановка, охватившая весь мир глобализация требуют постоянного обновления теоретических положений марксизма. Китайские обществоведы исходят из того, что Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Мао Цзэдун – не боги, а люди, которым свойственно ошибаться. Сегодня много говорится о «китайской мечте», смысл которой состоит в том, что следует стремиться сделать Китай мощным, процветающим, богатым государством. В выступлениях китайских руководителей почти не встречаются ссылки на классиков и Мао Цзэдуна, если кого и цитируют, то Дэн Сяопина.

В результате длительных обсуждений была сформулирована «концепция социализма с китайской спецификой», или «теория Дэн Сяопина». Это было новое, китайское, слово в теории и практике социализма.

Согласно этой концепции, само строительство социалистического общества занимает длительный исторический период – несколько десятилетий, а возможно, и столетий, во всяком случае, временные рамки этого периода не определены.

Перед китайскими обществоведами поставлена задача – создать инновационный марксизм, марксизм ХХI века, который учитывал бы громадные изменения, произошедшие в мире и самом Китае.

1.3. Основные направления государственного строительства. Из разработанной «концепции социализма с китайской спецификой» вытекает целый ряд принципиальных положений относительно форм собственности в переходный период. Частная собственность объявлена равноправной формой наряду с государственной, общественной и кооперативной. Это зафиксировано не только в партийных документах, но и в конституции государства.

Полноправными участниками строительства социализма становятся предприниматели.

Одновременно в практику хозяйствования вошли методы рыночного регулирования экономики. Китайцы исходят из того, что это чисто технические средства, не имеющие отношения к типу общественного устройства – капиталистическому или социалистическому.

Частный капитал стал играть важную роль в целом ряде отраслей народного хозяйства. Однако стратегические отрасли экономики – железнодорожный и авиационный транспорт, нефтяные и газовые компании, предприятия по добыче природных ископаемых, например, угольные шахты, банки – продолжают оставаться в руках государства.

Во - вторых, приоритетный характер в государственных планах имеет развитие научных исследований. Китайская академия наук и Китайская академия общественных наук функционируют в нормальном, обычном режиме. В случае необходимости привлекаются иностранные специалисты для решения конкретных научных и производственных задач.

В - третьих, особый разговор о подготовке работников партийных и государственных органов. Проще говоря – чиновников. Действует широкая сеть партийных школ и административных институтов. Например, в Пекине кроме городской партшколы аналогичные учреждения существуют в каждом районе города и даже в некоторых крупных компаниях. В Центральной партийной школе проходят переподготовку и руководители высшего уровня – от секретарей провинциальных партийных комитетов до министров, от ректоров университетов до ответственных работников творческих союзов. Им читают лекции не только преподаватели школы, перед ними выступают высшие руководители страны.

Китайцы стремятся сочетать опытные и молодые кадры. Покончено с практикой «культурной революции», когда руководителями часто становились так называемые «кадровые работники – ракеты», не имевшие ни необходимого практического опыта, ни профессиональных знаний. Теперь, чтобы стать руководителем провинциального и тем более центрального уровня, необходимо иметь опыт низовой работы, поэтому среди министров и секретарей провинциальных партийных комитетов нет лиц моложе 40 лет, а среди членов Политбюро ЦК – моложе 50 лет.

В результате в Китае построена устойчивая властная вертикаль. Во-первых, принятие решений не зависит от одного человека – первого лица, как это было раньше. Во-вторых, существует широкий резерв для занятия руководящих должностей, в том числе самых высших. Коррупция объявлена главной угрозой для существования партии и государства, ведётся постоянная борьба с ней. Свидетельство тому – судебные процессы против руководителей государственных компаний, провинций и городов, крупных военных чинов, министров и даже членов Политбюро.

В – четвертых, следует подчеркнуть, что все принимаемые решения на государственном уровне являются результатом длительного и тщательного обсуждения экспертным сообществом, которое, как правило, предпочитает постепенный переход от более низкого к более высокому этапу развития.

Например, сразу после окончания «культурной революции» был выдвинут курс на «восстановление социалистической плановой экономики», затем его сменило утверждение о необходимости внедрения рыночных механизмов при сохранении господствующей роли плана. Впоследствии стали говорить о сочетании плана и рынка и, наконец, о важной роли последнего в социалистической экономике.

И вот теперь, по прошествии тридцати лет, было заявлено о решающей роли рынка. И только сейчас становится возможным появление частных коммерческих банков. При этом значение государственного регулирования экономических процессов по-прежнему признаётся. Благодаря такому подходу удалось избежать роста цен и инфляции, характерных для российской экономики.

Китайские учёные, мягко выражаясь, скептически относятся к «шоковой терапии» Гайдара, отнюдь не считая его великим экономистом. Как мы уже отметили, из процесса приватизации были исключены предприятия стратегического характера.

В пятых, в Китае понимают, что политическая и, следовательно, экономическая стабильность во многом зависит от культурно-идеологической ситуации в стране. В этой связи большое внимание уделяется пропаганде в обществе идеологических стандартов и культурных норм, способствующих воспитанию патриотизма и единого понимания истории Китая и Китайской Народной Республики.

Об ошибках Мао Цзэдуна, особенно в последний период его жизни, говорят, но в то же время подчёркивают, что это были ошибки великого политического деятеля, великого революционера, которые во многом объясняются тем, что Коммунистической партии Китая приходилось решать труднейшие задачи, и поэтому ошибки Мао Цзэдуна были в какой-то степени неизбежны. Китайские коммунисты не собираются переписывать историю своей партии со всеми её достижениями и недостатками во имя конъюнктурных политических соображений или в угоду чьим-либо интересам.

В сущности, та модель социализма, которая в настоящее время строится в Китае, имеет мало общего с социалистическим строем, существовавшим в Советском Союзе. Прежде всего это относится к её экономической составляющей. Есть определённая специфика и в политическом режиме китайского общества, всё большую роль приобретает единый национальный фронт, в который кроме компартии входят не только руководимые ею общественные организации, но и восемь «демократических партий». Если раньше эти партии выполняли чисто декоративные функции, то теперь они начинают играть определённую роль в общественно-политической жизни: их представители занимают руководящие посты в органах власти, высших учебных заведениях, научных учреждениях. Два министра центрального правительства – не коммунисты.

В шестых. На Западе обвиняют китайское руководство в отсутствии в стране демократии. Однако критики не учитывают социально-экономических и культурно-исторических особенностей Китая, его национальной специфики. По мнению китайских экспертов, одной из главных причин распада Советского Союза являлась утрата КПСС контроля за идейно-политической ситуацией в стране в период перестройки, когда не давался отпор тотальной критике всей советской истории, утверждениям типа «берите суверенитета столько, сколько хотите».

Китайцы считают, что повторение в Китае опыта советской перестройки и особенно опыты либерального реформирования экономики, может привести к непоправимым последствиям. Коммунистическая партия Китая является несущей конструкцией политического режима, поэтому подрыв её авторитета будет означать конец политической стабильности в стране.

В седьмых. К началу реформ экономической системы китайское право, правовая система в целом оказалась в плачевном состоянии. Один из болезненных уроков, вынесенных из десятилетия «Культурной революции», заключается в признании важной роли права, закона для общей политической и экономической стабильности в обществе.

Отказ от принятия Гражданского кодекса в КНР не был импровизацией, с 1983 году началась разработка Общих положений гражданского права (ОПГН) КНР, который не случайно совпал с началом работы над программой экономической реформы (октябрь 1984). Именно в связи с принятием ОПГП появилось выражение «идти на двух ногах». ОПГП насчитывает 156 статей, которые сгруппированы в девять разделов.

Сторонники хозяйственного права в КНР полагали, что предметом регулирования этой отрасли должны стать общественные отношения, в которых проявляется фактор государственного регулирования, управления и контроля ^[6].

II. Кризисное общество.

2.1. Основные черты кризисного общества.

2.2. «Рыночная экономика» России.

2.3. Периферийный капитализм.

2.4. Общество потребления.

2.5. Социальный дарвинизм.

За годы реформ российское общество приобрело очень сложную структуру в социальном и культурном плане. Эта структура не описана ни в западных, ни в советских учебниках, она не имеет подобия и с досоветским обществом. Развитие кризиса в СССР, а затем в постсоветской России — новое, неизученное и плохо понятое явление. Его исследование требует новых подходов, индикаторов и критериев. Общественные процессы, порожденные реформами, создали большое число обратных связей типа порочных кругов. Со временем они сложились в аномальную систему такого типа, который Макс Вебер, изучая Россию 1905–1907 гг., назвал «исторической ловушкой». Суть этого понятия в том, что любая попытка разрыва порочных кругов сначала резко ухудшает ситуацию и порождает риски и большие зоны неопределенности.

Это представление о российской реальности, побудили ученых Центра изучения кризисного общества (научный руководитель С.Г.Кара - Мурза) к поиску и освоению познавательных инструментов для описания, структурирования и анализа тех общественных проблем, которые приняли форму порочных кругов и явно или неявно стали критическими пунктами национальной повестки дня России.

Например, та отложенная катастрофа, следствие краха СССР, — гражданская война на Украине, которая втягивает в себя и российское общество — одна из ступеней в «историческую ловушку», которую уже в 1990 году наше обществоведение должно было разглядеть как угрозу и сделать ее объектом научного исследования и мониторинга. Этого не произошло, что стало предпосылкой трагедии наших народов.

Структурно-функциональным анализом подобных проблем и начал заниматься Центр кризисного общества, стараясь создать вокруг них «сгустки» интеллектуальной активности. Неразвитость образовательной и организационной базы для исследования таких проблем очень дорого обошлась и Российской империи, и СССР во второй половине ХХ века, а сейчас — России начала ХХI века.

Основные черты кризисного общества - рассмотрены С.Г. Кара-Мурза в научном исследовании «Ценностный разрыв как политическая проблема» опубликованной на сайте Центра изучения кризисного общества 3 января 2015 года.

2.1. Основные черты кризисного общества.

Исследование начинается с рассмотрения процесса расхождения ценностных систем элиты и массы населения России. «В целом оно показывает очень большое сходство взглядов обеих привилегированных групп - и их резкий разрыв с взглядами населения в целом... Динамика сознания элитных групп и массового сознания по рассматриваемому кругу вопросов разнонаправленна. В этом смысле ruling class постсоветской России — маргинален» ^[7].

Если ценностная система господствующего меньшинства по всем существенным позициям антагонистична населению - то есть, страной правит этически враждебная большинству маргинальная группа - возникает системный кризис.

Уже в 1994 году наблюдалось непримиримое неприятие приватизации, которое сочеталось с молчанием населения. Ряд социологов тогда замечали, что это молчание - признак гораздо более глубокого отрицания, чем протесты, митинги и демонстрации. Это был признак социальной ненависти, разрыв коммуникаций. «Российское кризисное сознание формируется как система защиты (самозащиты) большинства от враждебности и равнодушия властвующей элиты кризисного общества (Н.Ф.Наумова).

На это важное наблюдение В.П. Горяинов заметил: «Сказанное как нельзя точно подходит к большинству населения России. Например, нами по состоянию на 1994 год было показано, что по структуре ценностных ориентаций население России наиболее точно соответствовало социальной группе рабочих, униженных и оскорбленных проведенной в стране грабительской приватизацией ^[8].

В исследовании 1996 года сделан такой вывод: «Радикальные реформы, начатые в 1992 году, получили свою оценку не только на выборах, но и массовом сознании. Абсолютное большинство россиян (92% опрошенных) убеждено, что «современное российское общество устроено так, что простые люди не получают справедливой доли общенародного богатства». Эта несправедливость связывается в массовом сознании с итогами приватизации, которые, по мнению 3/4 опрошенных, являются ничем иным как “грабежом трудового народа” (15% не согласны с такой оценкой, остальные затруднились с ответом).

Данные опроса подтвердили ранее сделанный вывод о происходящем ныне процессе преобразования латентной ценностной структуры общественного мнения в форме конфликтного сосуществования традиционных русских коллективистских ценностей, убеждений социалистического характера, укоренившихся в предшествующую эпоху, и демократических ценностей, индивидуалистических и буржуазно-либеральных взглядов на жизнь» ^[9].

Вот главное: 75% воспринимали приватизацию как грабеж. Она была осознана как зло. Травма так глубока, что произошел раскол общества. Это сразу разрушило систему норм, которые регулировали отношения этих двух частей общества — большинства и тех, кто получил кусок общенародной собственности.

Этот фактор стал не просто инерционным, но почти постоянным.

Отношение населения к ценности социальной справедливости было все время в сфере внимания реформаторов. Тот факт, что доктрина реформы находилась в глубоком противоречии с этой ценностью, стал фундаментальной политической проблемой.

Сейчас существуют как бы “две России”, расходящиеся в разные стороны социальные ветви. Они резко отличаются поведением, предпочтениями, ориентациями».

В международном исследовании отношения к социальной справедливости был задан вопрос, несет ли правительство ответственность за справедливое распределение доходов. В США положительный ответ дали 50% опрошенных, в Нидерландах — 53%, Великобритании — 67%, Западной Германии — 71%, Эстонии — 76%, Чехословакии — 82%, Японии — 86%, Болгарии — 87%, в Словении, Польше, Венгрии — 88%, Восточной Германии и России — 96% ^[10].

Таким образом, в массовом сознании самостоятельное значение приобрела проблема ценностной несовместимости с тем культурно-историческим типом, который стал в России властвующей элитой и духовно подчинил себе государство.

С другой стороны, сама эта элита стала более жестко формулировать мальтузианские установки в отношении российских (точнее, почти исключительно русских) «лентяев и люмпенов».

В мышлении влиятельной части элиты созрело отношение к трудящимся как «иждивенцам и паразитам» — выверт элитарного сознания. Возникла идея «наказать паразитов» безработицей, а значит, голодом и страхом.

Близкий к М. Горбачеву экономист Н. Шмелев писал: «Не будем закрывать глаза на экономический вред от нашей паразитической уверенности в гарантированной работе. То, что разболтанностью, пьянством, бракодельством мы во многом обязаны чрезмерно полной (!) занятости, сегодня, кажется, ясно всем. Надо бесстрашно и по-деловому обсудить, что нам может дать сравнительно небольшая резервная армия труда, не оставляемая, конечно, государством полностью на произвол судьбы... Реальная опасность потерять работу, перейти на временное пособие или быть обязанным трудиться там, куда пошлют, — очень неплохое лекарство от лени, пьянства, безответственности» ^[11].

2.2. «Рыночная экономика России». С экономической точки зрения современная Россия, представляет собой failed state, то есть «несостоявшееся государство». Экономические основы которого, характеризуются «ссуженным» воспроизводством, приватизацией земельной и сырьевой ренты «правящей элитой», низким уровнем оплаты труда и уравнительным характером пенсионного обеспечения, отсутствием амортизационной политики, где износ основных фондов её промышленности достигает почти 80%, деиндустриализации - высокотехнологичные производства с высокой прибавочной стоимостью, прежде всего советская «оборонка», практически уничтожены. Тотальным контролем олигархическими структурами российской экономикой, вывозом олигархами из страны значительной части прибыли и оборотных средств, ростом внешних обязательств корпораций более чем в 12 раз, с 24 до 294 млрд. долл. ^[12]

Для социальной структуры современной России, по мнению социолога Кургиняна С.Э., - характерно, наличие антисоветской тоталитарной секты, отрицающей все принципы либерализма – объективные доказательства, безусловное уважение к большинству, к чужой позиции. В этой связи такую идеологию, скорее, следует называть либероидной. Тоталитарная антисоветская секта, одержимая этой идеологией, – она-то и ведёт общество на заклание. В ядре этой секты – ну, скажем, тысяча особо привилегированных либероидов. К ним примыкает сотня тысяч просто привилегированных либероидов. А ещё есть 900 тысяч непривилегированных, но очень упорных либероидов. Это меньшинство, которое не превышает миллиона человек, хочет властвовать над остальными – перепись ещё не прошла – ну, скажем так, 145 миллионами ^[13].

Правительство РФ, по сути, ничем не управляет, так как 90 процентов активов, принадлежащих крупным и средним предприятиям, выведено в офшоры. Говорят, что денежные власти управляют денежно-кредитной системой. При этом умалчивают о том, что Центральный банк России устроен по модели currency board.

То есть фактически наша денежно-кредитная система управляется из Вашингтона, из Федеральной резервной системы (ФРС). В действительности мы имеем валютный обменник, а не Центральный банк. Валютный обменник собственной политики проводить не может.

С начала 90 –х Запад стал воспринимать Россию как свою колонию. Политика метрополии, в первую очередь США, колониальная. Из колонии выкачиваются ресурсы– материальные, природные, людские. Это происходит уже более 20 лет. С 1992 года началась перестройка нашей экономической модели.

Сегодня она идеально выстроена под систему отношений «метрополия - колония». Когда нам говорят, что были допущены ошибки, чего-то не учли, «хотели как лучше, а получилось как всегда», – это лукавство. Политика по выдаиванию ресурсов из нашей страны все эти годы осуществляется последовательно и жёстко. Экономику России стремятся окончательно превратить в «экономику трубы». А для такой экономики Россия имеет избыточное население. Оно потребляет те ресурсы, которые Запад планирует использовать в своих целях.

2.3. Периферийный капитализм. Один из главных вызовов, который брошен современной России, является нахождение страны в статусе периферии мирового капитализма и сырьевого придатка Запада со всеми вытекающими негативными последствиями.

Автор концепции центра-периферии капитализма Иммануил Валлерстайн относил СССР хотя и к супердержаве, но стране-полупериферии. Хотя эта позиция автора продолжает активно оспариваться, все меньше иллюзий остается в отношении истинного положения нынешней России. В своем труде «Упадок американского могущества» И. Валлерстайн отмечал, что Россия – гигантская держава, более слабая, чем она могла бы и хотела бы быть. Она стоит перед проблемой сохранения единства государства, расширения производственной базы и укрепления вооруженных сил. Если она добьётся успеха в этих трех областях, геополитика мира претерпит трансформацию. Если потерпит поражение, то следствием его станет хаос, который почувствует на себе весь мир.

Периферийный капитализм (исп. Capitalismo periférico) — неклассическая форма капитализма, характерная для стран «Третьего мира» (стран «периферии» в мир-системной теории).

Если классическая теория капитализма рассматривала капитализм либо в рамках национальной экономики (ортокапитализм), либо экстраполировала эти данные на весь мир. Теория периферийного капитализма отчасти коррелирует с ленинской идеей империализма, однако она имеет свои особенности. Например, в ленинской теории периферийные страны воспринимались как пролетарские, то есть участвующие в производстве мирового богатства. Периферийный капитализм рассматривается как тупиковая ветвь мирового развития, поэтому термин «развивающиеся страны» признан некорректным. Прежде всего, периферийный капитализм существует при отсутствии свободного рынка и неприкосновенности частной собственности. Первое исключается невозможностью конкуренции с иностранными монополистами, а второе — высоким уровнем криминализации общества. Попытки некоторых стран ввести протекционистскую политику приводят к формированию госкапитализма, что также противоречит условиям классического капитализма .

Периферийный капитализм сформировался на основе колониальных стран, поэтому он несет в себе черты колонии: является сырьевым придатком и рынком сбыта промышленно развитых стран.

2.4. Общество потребления. Общество потребления широко распространенная метафора для описания состояния современного общества, характеризующегося индустриализацией и урбанизацией, стандартизацией производства, бюрократизацией общественной жизни, распространением «массовой культуры», абсолютизацией материальных потребностей человека и приданием потребительству статуса высшей социальной, нравственной ценности.

Развитие цивилизации привело к значительному росту научно-технических достижений, что позволяло обеспечить высокий уровень потребления материальных благ. Одним из оснований идеологии индустриального общества стала просветительская идея прогресса. Именно индустриализм впервые породил способ производства, обладающий самоподдерживающейся способностью к росту и экспансии.

Идея прогресса преломилась в общественном сознании буржуазного общества в убеждение, что все новое заведомо лучше старого. Прогресс переориентировался на сокращение жизненного цикла производимой продукции, ускоренную смену ее поколений. Это породило особое явление: экономику предложения и общество потребления.

Международное разделение труда обусловило разворачивающийся процесс глобализации, распространяющий универсальные, «общечеловеческие» ценности, унифицированные стандарты потребления во всем мире, независимо от религиозных или национальных традиций, исторических типов цивилизаций. Навязывание этих и других стандартов, выдаваемых за абсолютные истины, неизбежно сопровождается оскудением мышления, подавлением оригинальных, независимых мнений. Победа цивилизации стандарта над культурой личности привела к ликвидации индивидуального человеческого фактора в истории.

Таким образом, общество потребления оказывается самой тоталитарной социальной конструкцией из всех, когда-либо существовавших на Земле, но его тоталитаризм ненавязчив и маскируется под огромную, невиданную ранее, свободу выбора материальных благ.

Подмена Хрущевым коммунистического общественного идеала ценностями общества потребления и привела к катастрофическим для страны последствиям в 1980–90-е гг.

В США в последние годы растет движение антипотребителей, которые утверждают: смысл жизни человека не в потреблении материальных благ, а значит, и смысл жизни и деятельности нации, государства также не должен быть направлен на экономический рост. Вместо министерства экономики антипотребители предлагают создать министерство духа и свободного времени.

В России парадигма «общества потребления» до сих пор остается господствующей. В программах всех партий повышение уровня жизни народа стоит как главная цель, различаются лишь способы ее достижения.

Между тем, такая цель вовсе не очевидна. Подобно тому, как смысл жизни отдельного индивида не исчерпывается потреблением материальных благ, смысл жизни народа так же, возможно, состоит в реализации какой-либо миссии, в историческом свершении, для чего зачастую приходится отказываться от высокого уровня жизни ^[14].

Критика общества потребления. По мнению, заведующего кафедрой философии Алтайского государственного аграрного университета, профессора Андрей Иванова, с которым трудно не согласится, есть серьёзное противоречие между тем, как должно развивать промышленность для обеспечения процесса потребления и необходимостью сохранения окружающей среды обитания. И это противоречие неразрешимо, пока существует ориентация цивилизации на комфорт, телесную изнеженность, на растущее потребительство... Пока эта установка будет доминировать, нет возможности радикально решать проблемы экологии. Это вопрос радикального изменения сознания.

Стремление к безмерному росту количества пиджаков и ботинок на душу населения – это тупик. Что-то другое должно расти – например, количество разумных, воспитанных и грамотных людей. В том числе и количество функционально необходимых вещей. Много-то не надо – важно, чтобы они были функциональны.

Но куда расти потреблению дальше, когда за этим обязательно следует деградация природной среды?! И в этом смысле, конечно, капитализм и экология несовместимы в принципе. Установка на конкуренцию без всяких правил, на потребление – это антиэкологическая установка. Локально они могут решить какие-то проблемы. При этом часто за счёт выноса производств в третьи страны. За счёт эксплуатации дешёвого труда и чужих ресурсов.

2.5. Социальный дарвинизм (социал-дарвинизм) - социологическая теория, согласно которой закономерности естественного отбора и борьбы за существование, выявленные Чарльзом Дарвином в природе, распространяются на отношения в человеческом обществе.

Социал-дарвинизм пользовался особой популярностью с конца XIX века до окончания Второй мировой войны.

Элементы социал-дарвинистской теории используются различными консервативными движениями, сторонниками лессеферизма и милитаризма. В своих крайних проявлениях социал-дарвинизм служит основанием